Мое личное оценочное суждение:  Не бывает!
По дороге, накатанной гладко, Не оступишься нипочем, А пойдешь налегке, С оглядкой — Не заденет никто плечом. Только он, Молодой, горячий, Шел по самой крутой тропе, Потому что не мог иначе, Верный юности и себе. То ли осыпи, То ли осень Нанесла на каменья слизь — Шаг — споткнулся, Другой — и оземь! И едва не сорвался вниз. Может, ссадина или шишка, Может, рана в груди зажглась... Но заметили на парнишке Только сверху налипшую грязь. Плещет в окна Лучами солнце. Хлещет в окна Сиренью май. Небо видно до самого донца, Хоть на пленку его снимай. И по улице, самой знакомой, Оплетенной сплошной листвой, Парень шел к высокому дому, Шел с повинною головой. Душу нес он, Как на ладони. Всю — открытую, Всю — как есть, Чтобы в чистом и честном доме Отстоять чистоту и честь. Но почуял недобрую жалость, Будто стал он друзьям не друг. Переплеты оконные сжались, На решетку похожие вдруг, И невидимая ограда Оттеснила его на миг. Он ответил Не так, как надо, — Кровно был он Обижен на них. Не поверили! Осудили. Гневно, строго, нежданно, враз. Ледяным потоком студили Очень правильных, В общем, фраз. С кем-то был он когда-то резок, Может, выпил, А может, — пел. О несбыточном часто грезил, Что-то выполнить не успел... Все задоринки, Все оплошки Воедино свели сполна. И никчемные эти блошки Сразу вымахали — В слона... И толкуя о чем-то нужном, Отворачивая лицо, Выходили, как будто в стужу На сиреневое крыльцо. Это солнечное раздолье И парение ветерка Отзывалось глухою болью, Неразгаданною пока. Шли в протоки широких улиц, Как обычно идут везде, Но неловко душой сутулясь Перед другом в большой беде, Словно каясь, Что зря С разбегу В ясный день корабли сожгли: Не поверили человеку, Мимо правды его прошли. А она, Эта самая правда, По зубцам каменистых скал, С верным парнем, С тобою рядом, Грязь смывая Дождем и градом, Снова Трудный берет перевал